«Долгий XIX век» в истории Беларуси и Восточной Европы. Исследования по Новой и Новейшей истории - Коллектив авторов

закрыт в мае 1937 г. Этнические меньшинства как объект исследования или как инструмент национального конструирования белорусов были преданы забвению и снова реанимированы только в период независимости Беларуси в ходе реализации нового национального проекта.

Тем не менее, практически во всех этнографических работах XIX в., даже посвященных исключительно фольклору белорусов, встречаются сюжеты об этнических меньшинствах. Это свидетельствует и о постоянной роли культуры этнических меньшинств в культуре белорусов, так и стремлении изобразить белорусскость на фоне своеобразия «чужаков». Крупный белорусский этнограф П.В. Шейн писал: «Зовут себя белоруссы – наськими, тутейшими, русскими же или белорусами – никогда. Раскольников (расколов) зовут москалями, панов и мелкую шляхту – поляками; на вопрос же: какой они веры? отвечают: руськой, а католики – паньской веры, но различия между руськой и паньской верой, кажется, никакого не признают, а с одинаковым чувством ходят как в церковь, так и в костел, т. е. с полным равнодушием. Но поляков не любят, так как с представлением о поляке является представление о пане, панщине и пригоне»[610].

Обращает на себя внимание также тот факт, что работы, с более значимыми объемами материалов об этнических меньшинствах Беларуси посвящены конкретным территориям (Сементовского о Витебской губернии и Дембовецкого о Могилевской).

В работах XIX в. появились также первые рисунки и фотографии представителей этнических меньшинств – евреев, русских старообрядцев, цыган, литовцев и латышей («Еврей, продавец дичи из г. Могилева» и «Литовская еврейская корчма» у Дембовецкого, «Латыши Динабургского уезда» и еще два изображения латышей у А. Киркора, фотографии М. Кустицкого «Великорусы», «Поляки», «Латыш», «Латышская женщина» у Сементовского, фотографии Велятицкого «группа Лопатницких цыган», «Сененский еврей Айзик Славин», Ф. Головача «Цыганская семья у шатра» у К. Аникиевича).

Основное внимание исследователи уделили евреям, латышам, русским старообрядцам, татарам и цыганам. Безусловно, это связано с явными и внешне хорошо заметными отличиями от окружающего местного населения. Группы, идентификация которых была осложнена или политизирована, вызвали гораздо меньше внимания. Практически не анализировались поляки, литовцы и украинцы. Возможно, такую политизированную тенденцию заложила так называемая «корниловская школа» этнографии западнорусизма, в рамках которой стремились увязать белорусскую культуру исключительно с российской историей и русской культурой[611]. Также следует указать заметное улучшение качества материала об этнических меньшинствах на рубеже XIX – начала XX в. Отдельно необходимо выделить работу А. Дембовецкого, которая отличается от других своей основательностью и глубиной.

Образы представителей этнических меньшинств практически всегда носили ту или иную степень негативной характеристики. Евреи обвинялись в спаивании белорусов и ухудшении их экономического положения. Цыган, как и евреев, подозревали в стремлении обмануть простых и бесхитростных деревенских жителей. Фактически этнографическая литература XIX в. о белорусах формировала и широко распространяла среди читающей публики этнические стереотипы об евреях, цыганах, русских старообрядцах и других, которые впоследствии, уже в XX в. стали само собой разумеющимися фактами, которые уже никто не оспаривал. Наглядным примером служит небольшой фельетон опубликованный в газете «Виленский вестник» за 1867 г., в котором, рассказывая о эпидемии холеры, репрезентируются уже существующие устойчивые стереотипы: «… Посещение страшной гостьи (холеры – С.З.) переполошило всех, а особенно евреев, как более трусливых. […] «Не то уж Бог карает нас за нечистых евреев, за тмеим», заговорили в кагале. А так как этим именем называются все, которые бреют бороды, не носят пейсов, одеваются в европейское платье, изучают чужие языки, в шабаш курят папиросы и проч., то факторы особенно взялись за них. Они постоянно доносят кагалу, кто и как нарушает законы талмуда, а бедных тмеим таскаю в школу, где делается им должная нотация. […] Татары по случаю холеры заявили себя с религиозной стороны более, чем евреи. Они принесли в жертву Богу тучного вола и поставили в мечети пред монфилем такую свечу, какую обещался когда-то поставить – гоголевский городничий. […] Но из всех способов избавления от холеры наиболее замечательны, по своей оригинальности, следующие…» и далее описываются традиционные практики белорусский крестьян. Анонимный автор фельетона фактически уравнивал глупость и невежество евреев и татар с белорусскими крестьянами, оставляя за кадром более культурную и образованную городскую часть общества.[612]

Практически только в отношении татар в Беларуси не использовались негативные этнические характеристики. По-видимому, это было связано с высокой степенью аккультурации татар белорусами, что отметил в своей статье Н. Руберовский[613]: «Вместе с языком, татары приняли почти все белорусские народные песни, поговорки и даже некоторые обычаи»[614].

Чужаки в чужом краю: путешествующие иностранцы в Крыму и Беларуси (конец XVIII – начало XIX вв.)[615]

Н.И. Храпунов

Одним из явлений культуры, возникших в Англии и впоследствии распространившихся по всей Европе, было образовательное путешествие – grand tour, которое предпринимали молодые люди в поисках практических знаний, недоступных в университетских аудиториях на родине[616]. Хорошим тоном считалась публикация путевых записок (травелога), ставших для современников важнейшим источником информации о дальних странах. Издавали травелоги и те, кто оказался в чужих краях по долгу службы, торговым делам или в результате стечения жизненных обстоятельств. В результате записки путешественников превратились в самостоятельный литературный жанр, где нашлось место творчеству людей разных профессий, уровня образования и интересов, использовавшим различные приёмы и формы организации текста[617]. Сегодня изучение образов регионов и народов, сформированных травелогами, ведётся в рамках имагологии – гуманитарной дисциплины, анализирующей литературные изображения ландшафтов, культур и жителей других стран[618]. Предполагается, что, описывая их, путешественники говорили прежде всего о себе и своей культуре, пытаясь осознать и продемонстрировать её преимущества и разрешить волнующи вопросы бытия.

Французская революция и последовавшие за ней Наполеоновские войны (1789–1815) изменили британский grand tour. Если традиционный маршрут проходил по Франции, Швейцарии и Италии, то теперь стали ездить на север и восток Европы – в Германию, Скандинавию и Россию[619]. После победы над Наполеоном интерес к России у британских путешественников только возрос[620]. Покорение Крыма в 1783 г. сделало его доступным для европейцев и в этом качестве – привлекательным местом для образовательного путешествия. Выяснилось, что здесь на сравнительно небольшой территории сконцентрированы различные феномены, которые можно было исследовать, описывать и обсуждать – живописные природные объекты, необычные виды растений и животных, памятники археологии классической античности и европейского средневековья, сооружения мусульманской архитектуры. В Крыму жили представители целого ряда этноконфессиональных групп, говорившие на разных языках и исповедовавшие различные религии. Здесь можно было строить планы экономического развития отсталого региона и включения его в систему международной торговли от американских колоний до Индии и Китая. Наконец, Таврида[621] была местом, где разворачивалось действие некоторых сюжетов античной мифологии и истории, популярных